22
июня 1941 года гитлеровская Германия напала на СССР. Каким оказался наш
солдат в глазах врага – солдат немецких? Как выглядело начало войны из
чужих окопов? Весьма красноречивые ответы на эти вопросы можно
обнаружить в книге, английского историка Роберта Кершоу.
Вечер 21 июня
Вспоминает
унтер-офицер Гельмут Колаковски:
«Поздним вечером наш взвод собрали в
сараях и объявили: «Завтра нам предстоит вступить в битву с мировым
большевизмом». Лично я был просто поражен, это было как снег на голову, а
как же пакт о ненападении между Германией и Россией?
Я всё время вспоминал тот выпуск «Дойче вохеншау», который видел дома и
в котором сообщалось о заключенном договоре. Я не мог и представить,
как это мы пойдем войной на Советский Союз». Приказ фюрера вызвал
удивление и недоумение рядового состава.
«Можно сказать, мы
были огорошены услышанным, – признавался Лотар Фромм,
офицер-корректировщик. – Мы все, я подчеркиваю это, были изумлены и
никак не готовы к подобному».
Слова Бенно Цайзера, тогда еще
учившегося на военного водителя, отражают общие настроения:
«Всё это
кончится через каких-нибудь три недели, – нам было сказано, другие были
осторожнее в прогнозах – они считали, что через 2–3 месяца. Нашёлся
один, кто считал, что это продлится целый год, но мы его на смех
подняли: «А сколько потребовалось, чтобы разделаться с поляками? А с
Францией? Ты что, забыл?»
Но не все были столь оптимистичны. Эрих
Менде, обер-лейтенант из 8-й силезской пехотной дивизии, вспоминает
разговор со своим начальником, состоявшийся в эти последние мирные
минуты.
«Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось
сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании
лейтенанта. «Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдём свою смерть,
как Наполеон, – не скрывал он пессимизма… – Менде, запомните этот час,
он знаменует конец прежней Германии».
В 3 часа 15 минут передовые
немецкие части перешли границу СССР.
Артиллерист противотанкового
орудия Иоганн Данцер вспоминает:
«В самый первый день, едва только мы
пошли в атаку, как один из наших застрелился из своего же оружия. Зажав
винтовку между колен, он вставил ствол в рот и надавил на спуск. Так для
него окончилась война и все связанные с ней ужасы».
22 июня, Брест
Захват
Брестской крепости был поручен 45-й пехотной дивизии вермахта,
насчитывавшей 17 тысяч человек личного состава. Гарнизон крепости –
порядка 8 тысяч. В первые часы боя посыпались доклады об успешном
продвижении немецких войск и сообщения о захвате мостов и сооружений
крепости. В 4 часа 42 минуты «было взято 50 человек пленных, все в одном
белье, их война застала в койках».
Но уже к 10.50 тон боевых документов
изменился: «Бой за овладение крепостью ожесточённый – многочисленные
потери». Уже погибло 2 командира батальона, 1 командир роты, командир
одного из полков получил серьёзное ранение.
«Вскоре, где-то между
5.30 и 7.30 утра, стало окончательно ясно, что русские отчаянно
сражаются в тылу наших передовых частей. Их пехота при поддержке 35–40
танков и бронемашин, оказавшихся на территории крепости, образовала
несколько очагов обороны. Вражеские снайперы вели прицельный огонь из-за
деревьев, с крыш и подвалов, что вызвало большие потери среди офицеров и
младших командиров».
«Там, где русских удалось выбить или
выкурить, вскоре появлялись новые силы. Они вылезали из подвалов, домов,
из канализационных труб и других временных укрытий, вели прицельный
огонь, и наши потери непрерывно росли».
Сводка Верховного
командования вермахта (ОКВ) за 22 июня сообщала: «Создаётся впечатление,
что противник после первоначального замешательства начинает оказывать
всё более упорное сопротивление». С этим согласен и начальник штаба ОКВ
Гальдер: «После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью
нападения, противник перешёл к активным действиям».
Для солдат
45-й дивизии вермахта начало войны оказалось совсем безрадостным: 21
офицер и 290 унтер-офицеров (сержантов), не считая солдат, погибли в её
первый же день. За первые сутки боев в России дивизия потеряла почти
столько же солдат и офицеров, сколько за все шесть недель французской
кампании.
«Котлы»
Самыми успешными действиями войск
вермахта были операции по окружению и разгрому советских дивизий в
«котлах» 1941-го года. В самых крупных из них – Киевском, Минском,
Вяземском – советские войска потеряли сотни тысяч солдат и офицеров. Но
какую цену за это заплатил вермахт?
Генерал Гюнтер Блюментритт,
начальник штаба 4-й армии: «Поведение русских даже в первом бою
разительно отличалось от поведения поляков и союзников, потерпевших
поражение на Западном фронте. Даже оказавшись в кольце окружения,
русские стойко оборонялись».
Автор книги
пишет:
«Опыт польской и западной кампаний подсказывал, что успех стратегии блицкрига заключается в получении преимуществ более искусным маневрированием. Даже если оставить за скобками ресурсы, боевой дух и воля к сопротивлению противника неизбежно будут сломлены под напором громадных и бессмысленных потерь. Отсюда логически вытекает массовая сдача в плен оказавшихся в окружении деморализованных солдат.
«Опыт польской и западной кампаний подсказывал, что успех стратегии блицкрига заключается в получении преимуществ более искусным маневрированием. Даже если оставить за скобками ресурсы, боевой дух и воля к сопротивлению противника неизбежно будут сломлены под напором громадных и бессмысленных потерь. Отсюда логически вытекает массовая сдача в плен оказавшихся в окружении деморализованных солдат.
В
России же эти «азбучные» истины оказались поставлены с ног на голову
отчаянным, доходившим порой до фанатизма сопротивлением русских в,
казалось, безнадежнейших ситуациях. Вот поэтому половина наступательного
потенциала немцев и ушла не на продвижение к поставленной цели, а на
закрепление уже имевшихся успехов».
Командующий группой армий
«Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок в ходе операции по уничтожению
советских войск в Смоленском «котле» писал об их попытках вырваться из
окружения:
«Весьма значимый успех для получившего такой сокрушительный удар противника!».
Кольцо окружения не было сплошным.
Два дня спустя фон Бок сокрушался:
«До сих пор не удалось заделать брешь на восточном участке Смоленского котла». Той ночью из окружения сумели выйти примерно 5 советских дивизий. Еще три дивизии прорвались на следующий день.
«Весьма значимый успех для получившего такой сокрушительный удар противника!».
Кольцо окружения не было сплошным.
Два дня спустя фон Бок сокрушался:
«До сих пор не удалось заделать брешь на восточном участке Смоленского котла». Той ночью из окружения сумели выйти примерно 5 советских дивизий. Еще три дивизии прорвались на следующий день.
Об уровне немецких потерь свидетельствует сообщение штаба 7-й танковой дивизии, что в строю осталось всего 118 танков. 166 машин было подбито (хотя 96 подлежали ремонту). 2-я рота 1-го батальона полка «Великая Германия» всего за 5 дней боев на удержание линии Смоленского «котла» потеряла 40 человек при штатной численности роты в 176 солдат и офицеров.
Постепенно менялось и восприятие войны с Советским Союзом у рядовых немецких солдат. Безудержный оптимизм первых дней боев сменился осознанием того, что «что-то идет не так».
Потом пришли безразличие и апатия.
Мнение одного из немецких офицеров: «Эти огромные расстояния пугают и деморализуют солдат. Равнины, равнины, конца им нет и не будет. Именно это и сводит с ума».
Постоянное беспокойство доставляли войскам и действия партизан, число которых росло по мере уничтожения «котлов». Если поначалу их количество и активность были ничтожны, то после окончания боев в киевском «котле» число партизан на участке группы армий «Юг» значительно возросло. На участке группы армий «Центр» они взяли под контроль 45% захваченных немцами территорий.
Кампания, затянувшаяся долгим уничтожением окруженных советских войск, вызывала все больше ассоциаций с армией Наполеона и страхов перед русской зимой.
Один из солдат группы армий «Центр» 20 августа сетовал: «Потери жуткие, не сравнить с теми, что были во Франции». Его рота, начиная с 23 июля, участвовала в боях за «танковую автостраду N1».
«Сегодня дорога наша, завтра её забирают русские, потом снова мы, и так далее».
Победа уже не казалась столь недалекой. Напротив, отчаянное сопротивление противника подрывало боевой дух, внушало отнюдь не оптимистические мысли. «Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать. И откуда у них только берутся танки и всё остальное?!»
За первые месяцы кампании была серьезно подорвана боеспособность танковых частей группы армий «Центр». К сентябрю 41-го 30% танков были уничтожены, а 23% машин находились в ремонте. Почти половина всех танковых дивизий, предусмотренных для участия в операции «Тайфун», располагали лишь третью от первоначального числа боеготовых машин. К 15 сентября 1941 года группа армий «Центр» располагала в общей сложности 1346 боеготовыми танками, в то время как на начало кампании в России эта цифра составляла 2609 единиц.
Потери личного состава были не менее тяжелыми. К началу наступления на Москву немецкие части лишились примерно трети офицерского состава. Общие потери в живой силе к этому моменту достигли примерно полумиллиона человек, что эквивалентно потере 30 дивизий. Если же учесть, что только 64% от общего состава пехотной дивизии, то есть 10 840 человек, являлись непосредственно «бойцами», а остальные 36% приходились на тыловые и вспомогательные службы, то станет ясно, что боеспособность немецких войск снизилась еще сильнее.
Так ситуацию на Восточном фронте оценил один из немецких солдат: «Россия, отсюда приходят только дурные вести, и мы до сих пор ничего не знаем о тебе. А ты тем временем поглощаешь нас, растворяя в своих неприветливых вязких просторах».
О русских солдатах
Первоначальное представление о населении России определялось немецкой идеологией того времени, которая считала славян «недочеловеками». Однако опыт первых боев внес в эти представления свои коррективы.
Генерал-майор Гофман фон Вальдау, начальник штаба командования люфтваффе, через 9 дней после начала войны писал в своем дневнике: «Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям». Подтверждением этого стали первые воздушные тараны.
Кершоу приводит слова одного полковника люфтваффе: «Советские пилоты – фаталисты, они сражаются до конца без какой-либо надежды на победу и даже на выживание, ведомые либо собственным фанатизмом, либо страхом перед дожидающимися их на земле комиссарами». Стоит заметить, что в первый день войны с Советским Союзом люфтваффе потеряли до 300 самолетов. Никогда до этого ВВС Германии не несли таких больших единовременных потерь.
Понравилась статья? Поделись с друзьями!
Комментариев нет:
Отправить комментарий